Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

— Что? — в смятении сказал он, нахмурив лоб. Скрежет металла оборвался на высокой ноте.

— Папуля, он — гений, понимаешь? Он — лучший, — ответила доча.

Будущее песком убегало сквозь пальцы. Его девочка сидела рядом в машине и улыбалась миражу, налипшему на радужную оболочку её глаз.

— Ты в своём уме? Чему ты радуешься? — Янович тряхнул свою девочку за плечо, но мираж только глубже впитался в цвет её очей.

— Мы уже всё решили.

— Да вас… тупо завербовали! Враждебная страна. Снежана, пойми, ты обязана будешь стать не сама собой, а той личностью, которую тебе навяжут.

— Ты тоже всю жизнь командовал, не давал мне стать… самой собой! — парировала дочь.

— Снежана, ну что ты несёшь? Что за бред? Ты думаешь в рай сбежать? — На шее у Яновича дёрнулся кадык, жилы напряглись, как корабельный трос во время шторма. — Муж будет без отдыха строчить программы в офисе, куда добираться не меньше двух часов в одну сторону. Ты тоже выйдешь на работу. И не думай, что тебя засыпят благодарностями, Америка трещит по швам от множества гениев. Выпускник БГТУ по специальности «ракетно-авиационные двигатели» крутит гайки на заштатном автосервисе. Там это вполне рядовое явление. Но, допустим, повезло, американская зубная фея устроила тебя в деловом центре Хьюстона, да! Твои коллеги, каждый натянет улыбку и никогда не подставит дружеское плечо, никто, а при удобном случае заложат шефу. На вечеринке дня рождения тебе оплатят резиновый гамбургер с одной банкой пива. Добродушные соседи подарят тебе к новоселью бутылку вина с бантиком на горлышке, печенье в музыкальной коробке и тут же настучат в полицию, если им что-то привидится или послышится. Вы наберёте кредитов и оба впряжётесь в телегу, полную счетов, и будете тянуть её до остановки жизни. Ребёнок тебе обойдётся очень дорого, придётся оторвать его от груди и выйти на работу, иначе пропадёт место. Пропадёт место — вы не оплатите кредит, и вас выселят из дома, ребёнка передадут в органы опеки, а затем его усыновит парочка гуманных педерастов и будет брать с собой на гей-парады. — Отец перевёл дух и продолжил, усиливая голос: — Если пронесёт, ты сможешь дитё отстоять, но уже в школе твоему пятилетнему малышу прочтут сказки о гей-любви, а чуть подрастёт — научат, как натягивать гондон и куда сообщать, если ты его поставишь в угол или не купишь электрогитару по первому требованию, и запретят называть тебя мамой, а папу — папой. И, заметь, всё по закону!

Снежана нахмурила лоб и сомкнула веки. Казалось, отец окатил её ледяной водой:

— Пап, ну ты и кошмара нагнал! Тысячи уезжают — и довольны.

Отец вошёл во вкус.

— Тысячи? А знаешь, чем они довольны? В самом лучшем случае — деньгами, и чем больше денег, тем больше довольны. Ты же у меня девушка небедная, нужду не испытывала, и на родине можно заработать. Я хотел вам с Серёгой бизнес передать. Квартира огромная, переезжать можно. Я хотел, чтоб ты себе комнаты выбрала, какие хочешь. Посоветоваться надо, как твою часть отделить. Какая Америка? Зачем? Туда народ только за баблосом валит, жертвует всем духовным ради этого. Человеку надо жить дома, любить всё: от кулинарии до веры, даже запахи. Есть, конечно, люди без чувства родины, которые корнями в нашу землю не вросли. Им безразлично, где жить, лишь бы сытно, они и мать родную в базарный день продадут. Русский же человек от тоски по родине до смерти изводится. Да, эмигранты часто бравируют, и в Интернете: «Как беззаботно и привольно мне живётся! А как вы в вашем совке?» Доча моя, рассказы о виллах из розового мрамора, яхтах и красных спорткарах — в девяносто девяти случаях из ста даже не научная фантастика. После двух рюмок водки с соотечественником их «владельцы» просят чёрного хлеба, пускают слезу и мечтают вернуться, хоть на самую захудалую окраину. — Глаза Яновича побелели, голос дрогнул. — В детстве я видел эмигранта — бабушкин брат, который в её дворике становился на колени и целовал забор своего детства… Тема закрыта. Ты никуда ни едешь! Тем более я — отец, я — против… категорически. Нет, нет и нет! — отбил колокол.

— Папа, я заплачу. — Снежана направила на отца запрещённое оружие, на её глаза накатили слёзы и замерли, нагнетая прорыв.

— Девочка моя, доченька. — Отец тут же прижал к груди родное дитя и принялся оправдываться. Оружие всё ещё действовало безотказно. — Ты прости меня… прости… Я же счастья хочу для тебя. И мы с Мишуном как без тебя? Мы погибнем. А няня? Пожалей нас…

Снежана разрыдалась-таки, от жалости. Она жалела няню, Мишу, несговорчивого отца — совсем немного. И себя — очень сильно, больше всех. Отец гладил её волосы и сюсюкал:

— Обещаю, я Сергея отговорю… Обещаю, у него будет всё… Обещаю, у вас будет всё хорошо. Подключим Родионыча, он слова нужные подберёт. Обещаю… Помнишь, ты маленькая была… в поезде мы клятву дали… Белое такое купе… «Вместе навсегда», помнишь? Снежана кивнула и всхлипнула. Отец продолжил: — И я помню. Как будто вчера было. Ну, всё — вытирай нос. Поехали! Мишка уже скучает. А давай по дороге торт купим в «Золотом гребешке»? Самый дорогой! Давай?

Снежана опять кивнула, слёзы уже не катились, и всхлипы исчезли.

— Девочка моя, ну? Посмотри на меня, — сказал отец, поворачивая ключ зажигания. — Нравится машинка?

— Танк какой-то, — ответила Снежана, промокая глаза салфеткой.

Янович расхохотался:

— Да! Мужская игрушка! Если Сергей одобрит — я вам подарю. Ей-богу! Ну, не плачь, солнышко, я для тебя…

— Ты эгоист, — рубанула Снежана. Янович остолбенел, с трудом удержав руль. — Сергей сам хочет, своими силами, стать личностью. Он не примак и не нуждается в твоём и Родионыча высоком покрове. Ну как ты не понимаешь? Он — гений. Его одного в этот проект взяли! Одного! Понимаешь? Сотни опытных уже, крутых прогеров пытались вщемиться — и облом. Сергею такие условие предложили, такую зарплату… светлое будущее, короче. Весь мир!

Отец не отрывал взгляда от дороги и молчал. А его солнышко обстреливает убойными лучами салон нового джипа и пролетающие автомобили.

— Что толку — мир обрести, а себя потерять? Я ещё понять могу физика как-то, — наконец подал снова он голос, выползая из-под завала обрушенных на него обвинений, — у нас оборудования нет, чего греха таить. Ради науки можно личным счастьем пожертвовать, но не ради денег или «светлого будущего»… Серёга же не физик. Вы туда за нулями в компьютере потянулись. Вам на два нуля больше, чем остальным крутым прогерам, напишут. Вот тебе — весь мир. Ты на эти «нули» парного молока не купишь, нет! Ни яблока, ни картошки без генов скорпиона. Снеж, яблоко укусишь — на зубах хитин скрипит.

Снежана расхохоталась, слёзы опять градом скатились по её щекам.

— Ты помнишь, — продолжил отец, вздохнув с облегчением, — что Родионыч говорил? Он в этом капитализме полжизни провёл, дни считал, когда домой отправят.

— Нет, — отозвалась Снежана, растирая слёзы и улыбаясь.

— Как? — удивился отец и, добавив хрипотцы, голосом кума проскрипел: — «У меня государство двадцать лет жизни украло!»